Светлана Шидловская. Без напарника (часть интервью с Борисом Стругацким).

...Было безусловное  и  полное  главенство  старшего  брата   над
младшим.  Те  книги,  которыми зачитывался один,  спустя несколько лет
догоняли другого.  Если старший бросался в  астрономию  и  математику,
значит,   младший   автоматически   попадал   в  мир  звезд  и  чисел.
Понадобились годы,  чтобы кончились  подражание  и  опека  и  началось
вживание друг в друга с обязательным расхождением интересов и не менее
обязательными поисками компромиссов.
     И тогда появился писатель,  которого звали <А. и Б. Стругацкие> и
который  жил  в  двух  российских столицах одновременно...  А теперь в
Москве по-прежнему много хороших  и  просто  замечательных  писателей,
особенно фантастов, кроме одного - Аркадия Натановича Стругацкого.
     А в Питере Борис Натанович Стругацкий под шорох дождя и шум машин
говорит:  <Я чувствую себя человеком,  который вместе с напарником всю
жизнь  пилил  двуручной пилой гигантское бревно.  И вот напарника нет.
Осталось  бревно,  осталась  пила...  Но  как  пилить  в   одиночку?..
Двуручной пилой?..  Много материала накоплено на новую книжку. Но вряд
ли... вряд ли...>

     БОРИС СТРУГАЦКИЙ:  - Мы  начали  писать  фантастику,  потому  что
таково было тогда положение вещей.  С фантастикой было плохо. Будь все
с фантастикой благополучно,  - например,  как сейчас, - мы не написали
бы, наверное, ни строчки. Мы бы читали фантастику, а не писали бы ее!
     Но вообще-то  все началось,  конечно,  с детства.  Отец буквально
пичкал  Аркадия  книжками,  всячески  поощрял  желание  и   стремление
фантазировать.  Фантастика  стала первой литературой,  которая вошла в
нашу жизнь.  Уэллс,  Беляев,  Конан-Дойл - великая троица. В отцовской
библиотеке  все  это было.  И Гоголь.  И Эдгар По.  И Салтыков-Щедрин,
которого отец ценил особенно и которого мы со временем тоже оценили.
     Я помню, перед войной было у нас в семье обыкновение: вечером все
садились на диван,  и  отец  принимался  рассказывать  повесть-сказку,
бесконечную,  с  вариациями,  с продолжением,  неописуемую мешанину из
сказок и остросюжетных романов всего  мира,  и  кончалась  эта  сказка
каждый  вечер  одинаково:  <Но  тут  наступила  ночь,  и все они легли
спать...> Конечно,  отец оказал на Аркадия самое решительное  влияние.
Отец и друзья.

     - Можно об отце?

     Б.С. -  С удовольствием.  Отец наш,  Натан Залманович Стругацкий,
фигура в своем роде замечательная и характернейшая для своего времени.
Херсонский адвокат  Залман  Стругацкий имел трех сыновей:  Александра,
Натана и Арона.  Все трое стали большевиками,  все трое участвовали  в
гражданской. Арон, младший, погиб в боях под Херсоном. Сохранилась его
фотография:  в кожанке,  с наганом  у  пояса,  смоляной  чуб  -  дыбом
(Аркадий в молодости был очень похож на него), вокруг вооруженные люди
в бескозырках и в буденновках...
     Старший, Александр,    был    инженером,   изобретателем.   После
гражданской стал директором завода,  внедрял какой-то сверхэкономичный
ветряной  двигатель,  зимой  37-го был арестован и расстрелян (<десять
лет без права переписки>).
     Натан, средний,  во время гражданской был  комиссаром,  в  начале
20-х был демобилизован и оказался в местечке Середина-Буда, в гостях у
дальних  своих  родственников.  Середина-Буда  -   это   Черниговщина,
замечательный стык России,  Украины и Белоруссии. Там он и увидел нашу
маму, Александру Ивановну Литвинчеву, дочку прасола, мелкого торговца,
выбившегося из крестьян.  А красавица Саша увидела Натана - комиссара,
большевика,  во всем ореоле войны и революции. Произошла романтическая
история:  отец  маму  похитил  и увез,  потому что ни о каком законном
браке с коммунистом,  да еще и евреем,  и речи быть не могло. Дед наш,
Иван Павлович,  мужик крутой и твердокаменных убеждений,  проклял свою
любимицу, младшенькую Сашеньку, самым страшным проклятием.